Как обычно, в конце декабря мы подводим итоги уходящего 2024 года. Заканчивается третий год развязанной Россией против Украины войны. Все эти годы одной из тем общественных дискуссий была так называемая "отмена русской культуры". Которая на самом деле ограничилась, по сути, отменой зарубежных гастролей некоторых одиозных российских деятелей культуры, да сносом нескольких памятников российским поэтам и писателям в Украине. Но куда важнее другой вопрос – можно ли в русской литературе, например, найти сегодня ответ на самый насущный вопрос – как могло случиться с Россией в новом веке то, что случилось? И может ли русская литература как-то утешить и показать выход из того экзистенциального кризиса, в котором находится сегодня каждый думающий и совестливый русскоязычный человек.
Чтобы не пропускать главные материалы Сибирь.Реалии, подпишитесь на наш YouTube, инстаграм и телеграм
Об этом накануне Нового года говорят историк Сергей Чернышов, политик Ксения Фадеева и писатель Андрей Филимонов.
Сергей Чернышов: В сентябре 1932 года два знаменитых ученых, Альберт Эйнштейн и Зигмунд Фрейд, обменивались письмами, в которых обсуждали соотношение войны и человеческой сущности. Эйнштейн считал, что войны свойственны самой природе человека, а Фрейд полагал, что агрессивность можно излечить при помощи культуры. Вот цитата из письма Фрейда.
"Когда людей призывают к войне, то многие позывы их души отвечают на этот призыв утвердительно, позывы благородные и подлые, такие, о которых говорят вслух, и другие, о которых молчат..."
Также Фрейд полагал, что все, способствующее культурному развитию людей, так или иначе противодействует войне.
"Сегодня война приходит во все более решительное противоречие с ограничениями, налагаемыми на нас ростом культуры; наше негодование объясняется нашей несовместимостью с войной. Для пацифистов, подобных нам, это не просто интеллектуальное и эмоциональное отвращение, но внутренняя нетерпимость, идиосинкразия в ее наиболее выраженной форме. В этом отрицании эстетическое неприятие низости военного способа действий даже перевешивает отвращение к конкретным военным злодеяниям.
Как долго придется ждать, чтобы все люди стали пацифистами? Ответ неизвестен, но, возможно, не так уж фантастичны наши предположения о том, что эти два фактора — предрасположенность человека к культуре и вполне обоснованный страх перед будущим, заполоненным войнами, способны в обозримом будущем положить конец войне. К сожалению, мы не в состоянии угадать магистраль или даже тропу, ведущую к этой цели. Не умаляя точности суждения, можно лишь сказать, что все то, что в той или иной форме сделано для развития культуры, работает против войны". Из письма Фрейда Эйнштейну, 1932 год.
Впрочем, в конечном счете и Эйнштейна, и Фрейда из Германии и Австрии изгнал Адольф Гитлер, пришедший к власти год спустя.
Без малого сто лет прошло со времен этого диалога великих людей, а мы так и не знаем ответа на вопрос о природе человеческой агрессивности и возможности культуры как-то на это повлиять. Об этом мы поговорим с моим коллегой, писателем Андреем Филимоновым. Андрей, здравствуйте. Как вы для себя отвечаете на этот вопрос – может ли культура сегодня как-то реально противостоять злу, этой человеческой тяге к разрушению и агрессии?
Андрей Филимонов: Вы знаете, в доступной мне сфере письма и литературы я стараюсь что-то этому злу противопоставить. Другое дело, что, в отличие от голосов Эйнштейна или Фрейда, мой голос едва ли будет услышан участниками войн, которые захлестывают человечество в разных концах планеты. Осталось только Китаю с Тайванем подключиться для, как говорится, "полного счастья", и Третья мировая война станет неминуемой. Впрочем, это ощущение мира, сходящего с ума, не покидает человечество уже больше ста лет, примерно, с 1914 года.
И, кажется, никого и ни от чего культура не спасла – не остановила Холокост, не помешала созданию ГУЛАГа, не спасла от гибели в биробиджанском СИЗО Павла Кушнира, тончайшего музыканта, литератора и философа. При жизни о нем никто не знал, подписчиков у его канала были считанные единицы, так же, как и людей, пришедших на его похороны. Так что мой ответ скорее пессимистический – если злу не сопротивляться, оно побеждает.
Сергей Чернышов: В Советском Союзе был такой специфический литературный жанр "Лейтенантская проза", когда писатели, они же лейтенанты - младшие офицеры, прошедшие войну, писали книги, в которых окопная правда противопоставлялась парадному официозу. Я имею в виду такие романы, как "Батальоны просят огня", "В окопах Сталинграда", "В августе 44-го", и так далее. Литературный критик Галина Юзефович в одном из интервью говорит, что "лейтенантская проза", перечитанная ею на третьем году вторжения России в Украину, потрясла её своей актуальностью.
Как вы думаете, почему так называемые Z-авторы и военкоры не производят ничего подобного?
Андрей Филимонов: Ну, что вы, Сергей! Какую же они могут производить лейтенантскую прозу, эти авторы, если за ними нет никакой правды? Как бы мы ни относились к маршалу Жукову, кидавшему миллионы людей на убой, как бы мы ни относились к Сталину, но та война была войной за свою территорию, за существование страны. Многие эмигранты изменили свое отношение к Советскому Союзу, после того, как Гитлер напал на СССР.
А тут, извините, ровно наоборот. Это мы нападаем на другую страну, Россия нападает. И как бы ни тужились Z-авторы в придумывании каких-то высших смыслов для оправдания бомбардировок Киева, Харькова, Мариуполя и других городов, какие бы они ни выдумывали параллели с фронтовой прозой и фронтовой поэзией, ничего у них не получается. Фальшь лезет из каждой строки.
Кстати, упомянутый вами роман "В августе 44-го" Владимира Богомолова, романтизирует ни много ни мало тот самый СМЕРШ, о котором любят вспоминать нынешние "патриоты". Это довольно-таки подростковая приключенческая вещь, которая была правильно идеологически оркестрована, но при этом хорошо написана.
Более, конечно, тонкие вещи создавал Виктор Петрович Астафьев. Если уж говорить о фронтовой правде. Мне посчастливилось с ним общаться в 1999-м году. Он тогда опубликовал роман "Прокляты и убиты" – о том, как под Новосибирском готовят новобранцев на пушечное мясо, как их потом бросают на форсирование Днепра, если я не ошибаюсь, в 43-м году. Это был классический "мясной штурм".
"Об этой войне столько наврали, так запутали все с нею связанное, что в конце концов война сочиненная затмила войну истинную. В памяти многих сместилось многое в ту сторону, где война красивше. Где сплошной героизм, громкие слова и славословия..." Виктор Астафьев.
Но, повторюсь, любая параллель с нынешней войной – это фальшивка. Потому что, если уж с чем-то сравнивать полномасштабное вторжение в Украину, то, скорее, с Гражданской войной, когда Красная Армия совершала походы на Киев, на Тифлис, восстанавливая под красным флагом Российскую империю. И почти преуспела, только кое-где им оказали достойное сопротивление, как в Польше. И нынешние события они о том же – империя цепляется за свои бывшие территории.
Сергей Чернышов: Вы помянули Виктора Астафьева, великого сибирского советского писателя. Ему в мае этого года исполнилось 100 лет. Юбилей широко отмечали в Красноярском крае, особенно, в его родной Овсянке. Но, насколько я понимаю, не очень сейчас в России любят вспоминать этот его роман "Прокляты и убиты", где он говорит, что надо не героическую войну показывать, а рассказывать о её ужасах. В одном из писем у него говорится:
"Тот, кто до Жукова доберется и будет истинным русским писателем, это Жуков и Сталин сожгли в огне войны русский народ и Россию. Вот с этого тяжелого обвинения надо начинать разговор о войне".
Вам не кажется, что Алексей Навальный, убитый в этом году, и Павел Кушнир, убитый в этом же году, в конечном счете, тоже пытались добраться до главного нерва российского преступного режима и воздействовать словом, но у них ничего не получилось?
Андрей Филимонов: 25 лет назад я ровно такие слова о маршале Жукове как военном преступнике услышал от Виктора Астафьева. Для меня это стало неким открытием, потому что, честно говоря, я до этого не уважал советскую литературу. Никакую. Мне было неважно, лейтенантская это проза, или капитанская, просто все, что издавали советские издательства, было как бы маркировано знаком пропаганды. Советским писателям приходилось идти на компромиссы, примерно, как и нынешним российским авторам. А иначе их не напечатают. Но самое страшное даже не цензура. В России ведь никогда не переводились "охранители" и любители запрещать что-нибудь во благо родины. Хуже всего – трусость современной русской литературы, которая не нашла в себе сил ничего важного сказать о войне.
Павел Кушнир с его "Русской нарезкой" – одно из редчайших исключений. Но книгу его – опять же! – не заметили. О чем мы тогда говорим? О покойной русской литературе? Как говорится, умерла так умерла. Конечно, у неё есть некое загробное продолжение в нынешней (четвертой по счету?) эмиграции. Хвала издателям, которые стараются и выпускают неподцензурные книги. Не знаю, сколько у них читателей, подозреваю, что немного. Кому сейчас может быть интересен "русский фикшн"? Вот книга Алексея Навального, который заплатил жизнью за свои убеждения, переведена на английский, немецкий, итальянский, французский. И она людей действительно интересует по всему миру.
Но, поскольку речь зашла об экзистенциальном опыте лишения свободы, давайте пригласим к нашему разговору человека, который не понаслышке знает российскую тюрьму, отбыл там срок, и он мог быть гораздо больше, если бы не произошло исторического обмена заложников, сидевших в России и российских шпионов, осужденных на Западе. Я имею в виду Ксению Фадееву, главу штаба Навального в Томске и ещё относительно недавно депутата Томской городской думы.
Ксения, добрый день, что вы читали в тюрьме?
Ксения Фадеева: Я прочитала много книжек. У меня прямо сейчас списка перед глазами нет. "На Западном фронте без перемен" Ремарка читала точно, а "Крутой маршрут" Лидии Гинзбург – даже два раза. Когда я была в пересыльной тюрьме в Мариинске, где библиотека совсем скудная, пришлось что-то совсем детское вроде "Трёх мушкетёров" читать. Но все равно лучше, чем ничего.
Андрей Филимонов: Процесс чтения был для вас спасительным?
Ксения Фадеева: Конечно. Это хороший способ занять время. Большую часть своего заключения я провела в СИЗО города Томска, где ты можешь выходить из камеры только на один час в день на прогулку, а всё остальное время находишься в замкнутом помещении с одними и теми же людьми.
Понятно, что довольно быстро у вас заканчиваются все возможные темы для разговора с сокамерниками. И основной досуг — либо таращиться в телевизор, где мало что хорошего увидишь, либо читать книги и письма. Я очень благодарна людям, которые мне писали, потому что это не только поддержка моральная, но и способ, скажем так, приятно провести время, отвечая хорошим людям на их письма.
Андрей Филимонов: Как вы думаете, литература может спасти нас от одичания, от пропаганды, от агрессивной ненависти к другим?
Ксения Фадеева: Не знаю, это очень философский вопрос. Литература точно может поддержать, дать какую-то опору в тёмные непростые времена. А прямо спасти — вряд ли, честно говоря, я думаю, что это так не работает.
Андрей Филимонов: Мы подводим итоги 2024 года. Может быть, вы поможете нам вспомнить что-то не совсем мрачное?
Ксения Фадеева: Освобождение политзаключённых по обмену было чудом неожиданным. Когда я уже на свободе получила доступ к интернету и к телефону, я узнала о том, что многие буквально плакали от счастья, потому что для них это оказалось лучшим событием за последние три года. Люди не только радовались тому, что я, Саша, Илья, Владимир и другие политзаключенные освободились, то есть радовались не только за нас, но и самому напоминанию о том, что иногда происходит что-то хорошее. Думаю, это было знаковое событие не только для нас, освобождённых, но и в целом для страны.
Ну, а в остальном год, конечно, чудовищный. Он начался с убийства Алексея Навального в заполярной колонии Харп. Так что хорошего про этот год мне сказать особо нечего. Война продолжается. Да и наше освобождение произошло не в рамках гуманизации российской системы, не потому что власть решила прекратить репрессии и повернуться к народу лицом, а не тем, чем она всегда повернута, а просто потому что им было это выгодно. Им нужно было получить, в первую очередь Красикова, личного друга президента, и других шпионов.
В целом обмен — это хорошее событие, но это не знак того, что в России что-то пошло в правильном направлении. После того, как нас обменяли, снова были чудовищные сроки, новые политзаключенные, не говоря уж о продолжающихся боевых действиях.
Андрей Филимонов: Мы говорили сегодня о том, что настоящая литература создает смыслы. И в этом её спасительная роль. Как говорил Ницше: человек подобен натянутому луку, чтобы он не сломался, необходимо искусство. Можем ли мы сейчас создать новые смыслы, как-то повлиять на российскую действительность, на людей, оставшихся в России? Достучаться до них? Говоря "мы", я имею в виду эмиграцию. Потому что вы на собственном опыте знаете, чем заканчиваются попытки что-то изменить, находясь в России.
Ксения Фадеева: Это очень сложный вопрос. Сейчас многие пытаются на него найти ответ. Конечно, заниматься политикой в эмиграции практически невозможно, потому что всё-таки политика — это борьба за власть, например, через участие в выборах. Но для нас такая возможность исключена.
Андрей Филимонов: Значит ли это, что все уехавшие должны сложить лапки и сказать, "всё пропало, сделать мы ничего не можем"?
Ксения Фадеева: Конечно, нет. Я думаю, что есть несколько направлений, по которым мы должны двигаться. Это, безусловно, журналистика — вещание на российскую аудиторию. Да, YouTube замедляется и блокируется, но тем не менее он пока работает, и в России YouTube пока еще смотрят. Есть какие-то другие платформы, Telegram и так далее.
Безусловно, это и правозащитная деятельность. Я вижу свою основную задачу в поддержке политзаключенных. Нужно как можно чаще напоминать руководству западных стран о том, что в России происходит, в том числе для того, чтобы состоялись ещё какие-то обмены. Нужно добиваться того, чтобы санкции с России были сняты только при условиях амнистии, освобождения политзаключённых. Чтобы не получилось так, что произойдёт какой-то, извините, "договорнячок", будет заключен мир, и западные страны продолжат покупать у России нефть и газ, а в России по тюрьмам останутся люди с антивоенной позицией.
Кроме того, очень важно просвещение. Не потому что мы тут больше знаем, но таковы обстоятельства, что, находясь за границей, можно безопасно делать контент и доносить правдивую информацию.
Андрей Филимонов: Звучит как рациональная программа действий. На прощание я хотел бы спросить о ваших надеждах на следующий год и ближайшее будущее?
Ксения Фадеева: Я уже, честно говоря, зареклась вообще что-то прогнозировать. Я абсолютно не верила, например, что начнется война в 2022 году. То есть я была человеком, который просто до хрипоты спорил с некоторыми своими знакомыми. Я была абсолютно убеждена, что этого не будет.
Ну, и вообще, знаете, если бы мне кто-то в 2020 году сказал, что произойдет в следующие четыре года, начиная с наших уголовных дел, с признания структур Навального, да и всей оппозиции, экстремистами, рассказал об этих репрессиях, о войне, об убийстве Алексея в колонии, о моём заключении и обмене…Я бы подумала, что этот человек не в себе, и такого просто быть не может. Поэтому я с прогнозами очень осторожна. Но, если говорить о том, во что хотелось бы верить, конечно, в первую очередь, в то, что война закончится, и в Украине перестанут гибнуть люди, а российские политзаключённые выйдут на свободу, и вообще, Россия сдвинется в какую-то более гуманную сторону. Как оно будет на самом деле, посмотрим.
Андрей Филимонов: То есть в чудо вы не верите? В то, что оковы тяжкие падут, как писал Пушкин о декабристах?
Ксения Фадеева: Я боюсь в него верить, чтобы не разочаровываться. Рано или поздно они, конечно, падут. Но я бы не сильно рассчитывала, что это произойдёт в 2025 году.
Сергей Чернышов: К слову о Пушкине. Андрей, ну, скажите, в чем он виноват? Как относитесь к тому, что памятники Пушкину разрушают в Украине, переименовывают улицы, обвиняют его и других русских писателей в имперстве?
Андрей Филимонов: В общем-то, украинцев вполне можно понять. К ним сейчас из "самой читающей страны" каждый день прилетают ракеты. Но и к тому же так вышло, что в 21 веке по всему миру, скажем так, символы памяти подвергаются деконструкции. Взять хотя бы западное антиколониальное движение. Выдвигаются обвинения против респектабельных джентльменов в занятии работорговлей, вплоть до английских лордов и отцов-основателей Соединенных Штатов. А с другой стороны, это самое легкое, что могут сделать рассерженные люди – сломать какой-нибудь памятник. Сейчас мы подобный процесс наблюдаем в Сирии, где народ сносит памятники Асаду с большим удовольствием, так сказать, отводит душу. Я лично в 1993 году наблюдал снос памятника Ленину в Томске. Его подъемным краном оторвали от постамента, и он классическим ленинским жестом, уже повиснув на крюке, указывал на свои ботинки, которые там остались. Народ потом создавал мемы про Ленина и его башмаки. Мне нравятся, что украинцы у себя ликвидировали памятники Ленину. И жаль, что в России они по-прежнему стоят, это одна из причин ослепления, в котором живут наши соотечественники.
А вообще, мне кажется, что мы стоим на пороге таких событий, что вот эта война с памятниками очень скоро забудется и покажется детской игрой в классики.
И мы с вами никогда не угадаем, что будет интересно следующим поколениям выживших людей. Может быть, они вообще будут жить на Марсе.
Сергей Чернышов: И всё же культура, несмотря на мировые войны, много чего переживала, и стихи люди пишут после Холокоста, возможно, потому что им необходимы смыслы, на которые можно опереться, когда весь мир сходит с ума. Вы могли бы дать совет, что почитать, чтобы найти ответ на вопрос, как жить дальше?
Андрей Филимонов: Этот вопрос я тоже иногда себе задаю. Среди ответов, которые давали классики, мне больше всего нравится стихотворение Бодлера "Маяки" в хорошем переводе Владимира Левика, там, правда, речь идет про художников:
И свидетельства, Боже, нет высшего в мире.
Что достоинства смертного мы сохраним.
Как прибой, что в веках поднимается шире,
Разбиваясь о вечность пред ликом твоим.
На мой взгляд, это задача каждого человека, сохранять достоинства смертного.
А литература, классическая или современная – кто что предпочитает. Но, если вдруг таких людей – сохранивших достоинство – станет много, то, может быть, что-то и в мире изменится.
Сергей Чернышов: Спасибо за ваши ответы, за наш разговор! Продолжаем наблюдение за действительностью.
